бы Грант хотел вывезти своих раненых, он должен был бы попросить об официальном перемирии, а не просто отдать приказ о прекращении огня на два часа с этой целью. Просьба о перемирии означала бы, что Грант проиграл сражение, что, собственно, и произошло. Поскольку все раненые, за исключением небольшого числа, были федералами, Ли в своей вежливой, но упрямой манере остался при своем мнении.

Грант извлек урок из бойни при Колд-Харборе - его самым грозным достоинством было то, что он был практичным, логичным человеком, которого не увлекала рыцарская и романтическая слава войны. Он не стал повторять лобовую атаку на линии Ли на северо-восточной окраине Ричмонда. Вместо этого он перехитрит лиса и продолжит попытку повернуть Ли вправо, на этот раз с помощью одного из самых амбициозных и эффектных фланговых движений в военной истории. Хотя Ли был инженером, Грант владел современными технологиями - при взятии Виксбурга он использовал все, от паровых лопат до броненосцев, и не постеснялся прорыть каналы и прорубить дамбы в своей первой попытке атаковать его с тыла. В ночь на 12 июня Грант оставил свои окопы в Колд-Харборе и двинул всю свою армию на юг через полуостров, подвергнув ее сокрушительной атаке в пути, если бы Ли догадался, что происходит. К 13 июня Грант навел мост через реку Чикахомини, а к 15 июня построил понтонный мост через реку Джеймс длиной более 2 000 футов, рассчитанный на сильное течение реки, а также на прилив и отлив. Он защитил мост, затопив лодки и баржи, наполненные камнем, выше по течению, чтобы предотвратить атаку железных кораблей Конфедерации. Чтобы ускорить переброску армии, Грант перебросил один корпус из Уайтхауса, где находился разрушенный дом и плантация Руни Ли, вниз по реке Йорк и вверх по Джеймсу на пароходах, в то время как его огромный обоз двигался на юг через Уайтхаус и Нью-Кент-Кортхаус, чтобы не перекрывать дороги, по которым двигалась армия. Даже современной механизированной армии было бы трудно сравниться с Грантом в продвижении Потомакской армии, несмотря на плохие дороги, густые болота и две сложные переправы через реки, а также местное население, которое не симпатизировало его делу и наверняка передавало информацию Ли. Несмотря на все это, Гранту удалось сохранить свою цель в тайне более трех дней "во враждебной стране, кишащей шпионами". К 16 июня Грант собрал всю свою армию к югу от реки Джеймс, напротив Петербурга, где проходили две железнодорожные ветки, соединявшие Ричмонд с остальным Югом. Ли должен был либо перебросить свою армию к югу от Ричмонда, чтобы защитить Петербург, либо оставить Ричмонд и двинуться на запад.

Несомненно, Грант застал Ли врасплох. Лишь 13 июня Ли понял, что траншеи Союза перед ним пусты. Сначала он решил, что Грант снова пытается обойти его справа, заняв позицию между болотом Уайт-Оук и холмом Малверн, то есть именно там, где Ли сражался с Макклелланом в 1862 году; но потом он понял, что Грант на самом деле провёл свою армию почти пятьдесят миль, переправился через две крупные реки и сейчас находится в двадцати милях к югу от Ричмонда, где его можно снабжать и подкреплять по морю. Еще 9 июня Ли прозорливо заметил, что если Грант дойдет до реки Джеймс, то "дело дойдет до осады, и тогда это станет просто вопросом времени". Теперь происходило то, чего Ли боялся больше всего.

Как только Ли понял, что сделал Грант, он молниеносно перешел к обороне Петербурга. Несмотря на неоднократные и дорогостоящие штурмы тщательно продуманных укреплений, которые Ли предусмотрительно подготовил вокруг города, к 21 июня стало ясно, что началась старомодная осадная война. Мастерство Ли в размещении и строительстве редана - V-образной стены из двух брустверов, расположенных через равные промежутки, чтобы прикрыть длину траншеи от артиллерийского огня в обоих направлениях, - было столь же впечатляющим, как и его скорость в маневрировании. Не успел он прибыть в Петербург, как сразу же направил своих людей на укрепление всех аспектов его укреплений. По неосторожности Грант своим смелым шагом и Ли своим быстрым восстановлением создали ужасную, статичную осаду, которая отложит окончание войны на десять мучительных месяцев, в течение которых Шерман пройдет по Джорджии, возьмет Атланту, пройдет от нее "до моря" и уничтожит все на своем пути: города, железнодорожные линии, телеграфные линии, дома, фермы, урожай и скот.

За это время Ли не только удержал Ричмонд и Петербург, имея не более 35 000 человек против 150 000 армии, но и оставался живительным духом Конфедерации, "кумиром Юга", как выразился его сын Роберт. Действительно, по мере того как Конфедерация сокращалась, он рос, символизируя непоколебимый дух сопротивления, упрямую надежду, мужество и честь - вне критики, возможно, даже вне разума. Хотя контроль Гранта над рекой Джеймс давал ему возможность перебрасывать баланс своих сил с одного берега на другой и атаковать Ли слева или справа, короткие внутренние линии Ли позволяли ему парировать удары, хотя теперь он удерживал линию длиной почти тридцать миль с менее чем тысячей солдат на каждую милю.

Штаб-квартира Ли теперь находилась в Петербурге, но он вежливо отклонил все предложения о предоставлении дома и продолжал жить в палатке, питаясь теми же запасными пайками, что и его войска. "Отношения моего отца с жителями Петербурга были самыми добрыми", - отметил Роберт. "Дамы постоянно старались сделать его более удобным, посылая ему из своего скудного рациона больше, чем могли выделить. Он всегда старался им помешать и, когда мог это сделать, не задевая их чувств, сдавал в госпитали те лакомства, которые они ему присылали, - к большому отвращению своего буфетчика Брайана". Однажды, когда ему подарили персик - первый, который он увидел за два года, - Ли отправил его пожилой женщине, во дворе которой он поставил палатку. Рубашки, носки, мороженое, хлеб, овощи и молоко он неизменно отдавал солдатам, единственным исключением были два лимона, которые он отправил Мэри Ли, которая находилась в Ричмонде, прикованная к своему "креслу-каталке". Хотя для Ли было бы достаточно просто поехать в Ричмонд и увидеть Мэри, он не стал бы присваивать себе привилегии, которые не мог предоставить своим людям. То, что Ли не искал и не принимал никакого облегчения своего состояния, - часть его роли героя-мученика. Когда Мэри написала ему письмо, умоляя лучше заботиться о себе, Ли ответил: "Но какую заботу может проявить человек во время войны? Я живу в палатке не из желания подвергаться опасности, а по необходимости". Это не совсем так - люди